We kindly inform you that, as long as the subject affiliation of our 300.000+ articles is in progress, you might get unsufficient or no results on your third level or second level search. In this case, please broaden your search criteria.
Rogues, published in France under the title Voyous, comprises two major lectures that Derrida delivered in 2002 investigating the foundations of the sovereignty of the nation-state. The term "État voyou" is the French equivalent of "rogue state," and it is this outlaw designation of certain countries by the leading global powers that Derrida rigorously and exhaustively examines.
More...
In this book Taylor observes the conservative-liberal debate in America from an outsider’s position. His concerns are threefold. First, radical individualism has disavowed most moral absolutes, eroded the meaningfulness of life, and resulted in a centripetal self-orientation that denigrates relational connectiveness. Secondly, Taylor is concerned that modern thought has become dominated by a reason that finds the highest good in the economic maximizing of ends. This »instrumental reason« demeans others as mere means to an end, disregards important perspectives that are not integral to the cost/benefit equation, and creates a technological supremacy that may cost us our humanity. Thirdly, Taylor is concerned that institutions have embraced instrumental reason as supreme and creating a power-base that may stand in the way of reform.
More...
This book seeks to reconstruct Adorno’s understanding of the subject and probe the status, meaning and scope of this concept within his philosophy. In the first part, after the introduction, the concept is broken into its essential component meanings; furthermore, some adverse consequences are indicated that, in Adorno’s view, have been brought by the concept’s hypertrophy, in thought as well as in its practical applications. The next section of the book is a sort of necessary intermediate step: in it, the central role is played by the concept of identity which in Adorno’s nomenclature, along with the subject, marks the destiny of Western thought and action. The central and most extensive part of the text is devoted to thematizing the subject – and/or identity-character of traditional philosophy, and the ensuing „fatal strategies“. The next chapter examines the possibilities for overcoming or escaping this destiny of Western thought through the concepts of ‘non-identical’and ‘not being a subject’, i.e. through the emancipatory potential of traditional philosophy and metaphysics in light of their Adornian recomposition. The concluding parts of the book attempts to assess contemporary relevance – or lack thereof – of Adorno’s philosophy in the context of current controversies. A positioning of its significance enables, in the conclusion, to explicate those provocative moments of Adorno’s theory that, rather than growing obsolete, precisely determine in a substantial sense some recent disputes.
More...
The analysis of social and individual representations of sameness and otherness involves all major aspects of anthropological and cultural studies. The elements of identity revealed in people’s narrative structures bind together and mediate the actual states of the self with personal history and the community relations of the life-world. The canonic interpretations of sameness and otherness in a community are not just elements of imagination, but as stereotypic expressions influence the people’s conception about themselves, their community and their fellows. To avoid the threat of prejudicious thinking behind the Hungarian–Romanian, Hungarian–Jewish and Hungarian–Rom narratives of identity is of utmost importance to not accept uncritically the representations of social categorization.
More...
I started writing this book with only one single purpose – What is the meaning of Gender? On this question are written thousands of books, but till present day there is no conventional answer.Nature has created many ways for reproduction of the species. Some of them have disappeared along with the species, some still exist today. But in practice, species that reproduce bisexually have conquered the planet with man as its chief representative. And not only this. According to Darwin, the existence of the sexes, male and female, is so important that it leads to “sexual selection,” which dominates even over the “natural selection”:
More...
“Kelime olarak Arapça ans, ins, kökünden gelen insan, insanlık, tüm insanlar anlamlarına gelir. Kaynaklara göre kelime, Aramice/Süryanice ināş veya anāşā sözcükleriyle eş kökene ve aynı anlama (insanlık, tüm insanlar, insana ait) sahiptir. İnsan (human) kelimesinin Batı’lı (Avrupa(lı) merkezli) kullanımı ise insana ait, insanlar (kadınlar dahil), insanoğlu gibi anlamları içeren Yunanca anthropos kelimesini referans gösterir. Bununla beraber, eski Fransızca’daki (12. yy), humain, umain ve sonrasında humaine, humaigne (15. yy ortası) olarak dönüşmüş kelime bizlere bugünkü kullanıma dair etimolojik bilgiler verir. İnsan olan(lar), insan/lar, insanoğlu olarak çevrilmiş “human being/s” kelimesinin kullanımı ise neredeyse 17. yy sonlarına denk gelir. Kelimenin insanoğlu olarak Türkçe çevirisi araştırmacılar, bilim insanları ve nihayetinde günümüz kitlelerince problemlidir. 1 Modern, postmodern ve posthümanist görüşler, tanımlayıcı, belirleyici, yer tayin edici, zamanla ayrıştırıcı, ayrımcı, istisnacı vb. anlamlar içeren bu kelimeyi yeniden anlamlandırıp tanımlamaya çalışmışlardır. Konuya dair daha önce kaleme alınmış eserlere tekrar dönen bu görüşler, insana dair onto-epistemolojik bilgi ve argümanlar üretmişlerdir. Bu argümanlara geçmeden daha önce yazılmış bazı görüşleri ele almanın gerekli olduğu kanısındayım.
More...
Our world is in trouble. Climates are changing, oceans rising, storms becoming more extreme and unpredictable, more animals are becoming extinct, the gap between rich and poor is increasing, as is social disruption, and dangerous wars are looming. Things don’t look promising. Can posthumanism rescue us, our fellow living things, and our planet from demise? Maybe.
More...
Can scientific knowledge help us to save humanity? In her article, Batuleva shows that for Radoslav Tsanoff scientific knowledge is an undeniable value, an unconditional good, and yet we cannot fully trust it without a preliminary clarification of the question of how knowledge relates to other values, what is its effect on individual human experience on the one hand, and on the social existence on the other. Batuleva displays how Tsanoff's theory of values serves as a foundation and a link between the ethical, scientific and socio-political discourses. The original optics he has chosen, aims to inscribe moral imperatives in scientific, economic and political relations. This leads him to build a new scale of values, because without a "vital moral principle", any economic or political reform would lose its positive charge.
More...
The article is devoted to the intense literary and public activities of the Bulgarian philosopher Yanko Yanev in Germany from the mid-1930s and until his death in 1944. Yanev was educated in Germany and defended a doctoral thesis under the supervision of Heinrich Rickert. He is the author of numerous important studies on Nietzsche, Hegel, Goethe, Hölderlin, Novalis, Schopenhauer, etc. The article is focused on Yanev’s metaphysi-cal inquiries, which brought him to perceive a kinship between the Balkans and Germany. The author discusses Yanev’s rejection of the claims regarding the Slavic nature of Balkan people, claims he considered a Russian insinuation. Also commented on is his view that the Balkans is a construct, in the creation of which this Bulgarian thinker invested his romantic attitudes and imagination.
More...
The paper tries to define what Patocka’s could understand as a Socrates personality. In the individual parts of the paper, based on the content analysis of selected texts about Patocka’s, the reader acquaints himself with the basic contours of Patocka’s thinking, that the complex philosophical speech interprets his understanding of the phenomenology of the essence of Patocka’s asubjective phenomenology. He explains Patocka’s understanding of Socrates’s soul-lover, and in this context he explains the subsequent relationship of philosophy and politics. The contribution leads to contemporary European issues of the sense of the crisis in modern times. The conclusion at the end comes to the belief that man only enters history by living in opposition to any arbitrarily ruling power present. In this spirit they are Patocka’s philosophical thoughts are timeless and not bound by any pre-given or life-unverified sense. One should realize the moral basis of truth in an unprejudicary and still open mind.
More...
The subject of aggressivity has had a lukewarm reception in psychoanalysis starting with Freud who acknowledged the existence of death drive and aggressivity associated with it only in his late works, starting with Beyond the Pleasure Principle (Freud, 1990). Freud gives his own reasons as to why accepting the presence of aggression in the human soul and culture is difficult, especially in his Civilization and its Discontent (Freud, 1961).It should be noted here that thinkers have had difficulty facing the truth of aggression—therefore, Freud in his early resistance was not an exception but rather a norm--and it was only with Marquis de Sade and Nietzsche that we start seeing a reversal in this fundamental area of human life and society. In this article, I will not address the way De Sade deals with the problem, but rather start with Nietzsche’s ideas and then move on to Alfred Adler and Sigmund Freud. The main point I would like to make here is that aggression is a fundamental trait in human character and soul and, if we are to address the problem of violence, we need to accept this existential fact and find ways to channel aggressive drives and inclinations into those cultural formations and practices, which enhance human life rather than diminish it. This is a point with which these three thinkers would agree with.
More...
The report presents and analyzes the results of the empirical study of religious tolerance, ethnic prejudice and the religious identity of prisoners. Interpreting the relationships of personal ethno-religious characteristics with the personal and socio-demographic profile of convicts serving their sentence. The role of the prison subculture and groups as a mediator in relation to their ethno-religious prejudices and their interaction with the personal-psychological and socio-demographic parameters of the prisoners is specially emphasized.
More...
Вот уже много месяцев, особенно в последнее время, что я получаю не менее 2, 3 ежедневно (нынче было три) писем, в которых молодые люди, молодые девушки пишут мне о том, что они решили покончить с собой, но почему-то обращаются ко мне в надежде, что я избавлю их от этого каким-то моим советом. Письма эти бывают трех различных характеров. Первый самый обыкновенный: сельская учительница ради служения народу желает бросить свои занятия (она, мол, не достаточно образована для просвещения народа) и идти на курсы. И желание ее так сильно и так благородно, как она думает, что она решила покончить с cобою, если желание это не будет исполнено. Или восторженный юноша, готовый покончить с собой, если ему не помогут развить свои, как он чувствует, могучие силы. Или изобретатель, желающий осчастливить человечество, или поэт, чувствующий свою гениальность, или девица, желающая умереть или поступить на курсы, или женщина, влюбленная в чужого мужа, или мужчина, влюбленный в замужнюю женщину. Письма различные по полу, возрасту, положению, но во всех их одна черта, общая всем этим людям. Черта эта – слепой, грубый эгоизм, не видящий ничего, кроме своей персоны. «Повсюду несправедливость, жестокость, обманы, ложь, подлость, разврат, все люди дурны, кроме меня, и потому естественный вывод, что так как моя душа слишком возвышенна для этого порочного мира или порочный мир слишком гадок для моей возвышенной души, то я не могу больше оставаться в нем»
More...
«Что говорит тебе твоя совесть?» – спрашивает обновитель ветхой заповеди языческой розни и, не дожидаясь ответа, решает: «Ты должен стать тем, кто ты есть!» А между тем, к изумлению нашего архиблудного сына, все ответы на предложенный вопрос начинаются тем, что у всех есть общего: все согласно, единодушно называют себя сынами, и даже родства не помнящие не отвергают, что и они имели отцов, что и они – сыны, внуки, правнуки, потомки. Даже сам враг единства, говоря о наследственных способностях, признает отечество и сыновство. Но когда этот самозванный законодатель обращается к совести других людей, он забывает обратиться и к своей. И благодаря такому забвению он превращается из законодателясвоевольника в послушное орудие Дельфийского демона и заповедует, что «каждый сам должен создать свою истину, свою мораль».
More...
Я буду говорить об истинах положительной религии – о предметах очень далеких и чуждых современному сознанию, интересам современной цивилизации. Интересы современной цивилизации – это те, которых не было вчера и не будет завтра. Позволительно предпочитать то, что одинаково важно во всякое время.
More...
В последней книжке московского философского журнала (январь – февраль 1899), в разборе одного недавнего перевода из Ницше, В. П. Преображенский, знаток и любитель этого писателя, замечает, между прочим, что, «к некоторому несчастию для себя, Ницше делается, кажется, модным писателем в России; по крайней мере на него есть заметный спрос».
More...
Не пора ли уж перестать писать о Пушкине и о всех тех, кто блистал и действовал на его московской тризне? Довольно!… Общество русское доказало свою «цивилизованную» зрелость, поставило Пушкину дешевый памятник, – по-европейски убирало его венками, по-европейски обедало, по-европейски говорило на обедах спичи. По обыкновению своему, интеллигенция наша ровно, по этому поводу, ничего не выдумала своеобразного. У подножия монумента великого русского творца не обнаружилось ни одного молодого и оригинального таланта ни в ораторском искусстве, ни в поэзии; говорили речи и стихи, и вообще, действовали тут все люди прежние, с давно определившимися взглядами и давно известные; блистали люди, которых молодость прошла при прежних условиях, более сходных с условиями, развившими самого Пушкина. Враждебно ли или сочувственно относятся все эти таланты к старому порядку и его остаткам – все равно; они все обязаны этому поруганному прошлому как впечатлениями своими (то есть содержанием своих творений), так и умственными силами своими, трудившимися над воспроизведением этого содержания, данного русскою жизнью… Нового ничего!… Ни изобретательности в форме чествования, ни какой бы то ни было ум поражающей свежей мысли, либо вовсе неслыханной, либо давно забытой и просящейся снова в жизнь. Многое из сказанного и написанного по этому поводу было где-то и когда-то, наверное, тоже сказано или написано теми же самыми лицами или иными, и гораздо лучше, и полнее. Один только человек, как слышно, выразился по поводу пушкинского празднества вполне оригинально: это – граф Л. Толстой. Печатали, будто он, отказываясь от участия в этом празднестве, сказал: «Это все одна комедия!» 1 Я не думаю, чтоб это было так. Отчего ж комедия? Вероятно, многие были искренни в своем желании почтить память Пушкина… И хотя мне очень нравится эта независимость графа Толстого, его капризное пренебрежение к современности нашей, но я не вижу нужды соглашаться с тем, что все это – притворство и комедия. В искренность я готов верить; я желал бы видеть только во всем этом больше национального цвета, побольше остроумия и глубины. Все это, быть может, и очень тепло; но тепло как пар, не замкнутый в какую-либо форму. Тепло, даже горячо, порывисто, но рассеялось скоро и не осталось ничего. Все надежды, все мечты, и мечты вовсе не картинные! Правду сказали в «Вестнике Европы» (я где-то это прочел), что и в том «смирении», которое хотят признать уже довольно давно отличительным признаком славизма, есть много своего рода самохвальства и гордости, ничем еще не оправданных…2 Довольно об этом. Больше всего сказанного и продекламированного на празднике меня заставила задуматься речь Ф. М. Достоевского. Положим, и в этой речи значительная часть мыслей не особенно нова и не принадлежит исключительно г. Достоевскому. О русском «смирении, терпении, любви» говорили многие, Тютчев пел об этих добродетелях наших в изящных стихах3 . Славянофилы прозой излагали то же самое.
More...
The article is a short remembrance devoted to Wanda Półtawska MD – Polish psychiatrist, survivor of the Ravensbrück concentration camp, social activist and thinker, one of the closest friends of saint John Paul II. Dr Półtawska, who strongly supported Edith Stein Research Centre over the years, passed away recently at the age of 102 after a meaningful and hard-working life.
More...
When asked, many adults will say that growing up used to be much easier back in time when there was no digital technology. But was it really? The habit of idealizing childhood as brief period of simplicity and innocence found its way to the very heart of academia, especially when it comes to the permeation of digital technology onto every aspect of life. It manifests through concerns about the “disappearance of childhood” and its “intoxication” due to the changes brought by technology (Postman 1982; Palmer 2006). Therefore, we are witnessing young generations growing up in front of the screens, not in playing outside. Even though it is factual that children are spending time in front of many different screens, this habit of childhood idealization could be more detrimental, and it should be questioned. There are a few reasons why. Firstly, childhood is experienced through many encounters with different practices, objects, processes and people, not just digital technology. Secondly, it must be seen beyond chronological frame of past, present and future (Murris 2016). Thirdly, the world was, is and will always be a challenging place to grow up in. Finally, childhood is concerned not just with joy, innocence, and purity but also with fear, darkness, and uncertainty (Mitranić 2021).
More...
